Неточные совпадения
Одно привычное чувство
влекло его
к тому, чтобы снять с себя и на нее перенести вину;
другое чувство, более сильное,
влекло к тому, чтобы скорее, как можно скорее, не давая увеличиться происшедшему разрыву, загладить его.
Даже красота ее, кажется, потеряла свою силу над ним: его
влекла к ней какая-то
другая сила. Он чувствовал, что связан с ней не теплыми и многообещающими надеждами, не трепетом нерв, а какою-то враждебною, разжигающею мозг болью, какими-то посторонними, даже противоречащими любви связями.
За ним всё стояли и горячо звали
к себе — его три фигуры: его Вера, его Марфенька, бабушка. А за ними стояла и сильнее их
влекла его
к себе — еще
другая, исполинская фигура,
другая великая «бабушка» — Россия.
Такова судьба всего истинно социального, оно невольно
влечет к круговой поруке народов… Отчуждаясь, обособляясь, одни остаются при диком общинном быте,
другие — при отвлеченной мысли коммунизма, которая, как христианская душа, носится над разлагающимся телом.
Я убеждал ее горячо и сам не знаю, чем
влекла она меня так
к себе. В чувстве моем было еще что-то
другое, кроме одной жалости. Таинственность ли всей обстановки, впечатление ли, произведенное Смитом, фантастичность ли моего собственного настроения, — не знаю, но что-то непреодолимо
влекло меня
к ней. Мои слова, казалось, ее тронули; она как-то странно поглядела на меня, но уж не сурово, а мягко и долго; потом опять потупилась как бы в раздумье.
И нельзя доказать ни того, как это утверждают защитники государства, что уничтожение государства
повлечет за собой общественный хаос, взаимные грабежи, убийства и уничтожение всех общественных учреждений и возвращение человечества
к варварству; ни того, как это утверждают противники государства, что люди уже стали настолько разумны и добры, что не грабят и не убивают
друг друга, предпочитают мирное общение вражде, что сами без помощи государства учредят всё то, что им будет нужно, а что поэтому государство не только не содействует всему этому, а, напротив, под видом ограждения людей производит на них вредное и ожесточающее влияние.
И каждый раз, когда женщина говорила о многотрудной жизни сеятелей разумного, он невольно вспоминал яркие рассказы отца о старинных людях, которые смолоду весело промышляли душегубством и разбоем, а под старость тайно и покорно уходили в скиты «душа́ спасать». Было для него что-то общее между этими двумя рядами одинаково чуждых и неведомых ему людей, — соединяла их какая-то иная жизнь, он любовался ею, но она не
влекла его
к себе, как не
влекли его и все
другие сказки.
Если б им не чужда была юриспруденция, то они знали бы, что излишнее ограждение собственных личных прав всегда ведет
к нарушению прав
других, это же последнее, в свою очередь,
влечет за собою если не непременное восстановление нарушенного права, то, по крайней мере, позыв
к такому восстановлению.
Такова основа всех действий характера, изображенного в «Грозе». Основа эта надежнее всех возможных теорий и пафосов, потому что она лежит в самой сущности данного положения,
влечет человека
к делу неотразимо, не зависит от той или
другой способности или впечатления в частности, а опирается на всей сложности требований организма, на выработке всей натуры человека. Теперь любопытно, как развивается и проявляется подобный характер в частных случаях. Мы можем проследить его развитие по личности Катерины.
Тетушка Анастасия была очень хороша: она par trait [Чертами лица (франц.)] напоминала самоё княгиню, хотя совсем была на нее не похожа par expression: [Выражением (франц.)] в ее выражении не было той милоты, которая располагала и
влекла к княгине всякого человека, ценящего в
другом благородные свойства души, но тем не менее княжна была очень красива.
Как только взят один момент, — невидимая сила
влечет в противоположный; это первое жизненное сотрясение мысли: субстанция
влечет к проявлению, бесконечное —
к конечному; они так необходимы
друг другу, как полюсы магнита.
Сии любимцы Неба, рассеянные в пространствах времен, подобны солнцам, влекущим за собою планетные системы: они решают судьбу человечества, определяют путь его; неизъяснимою силою
влекут миллионы людей
к некоторой угодной Провидению цели; творят и разрушают царства; образуют эпохи, которых все
другие бывают только следствием; они, так сказать, составляют цепь в необозримости веков, подают руку один
другому, и жизнь их есть История народов.
Мой сын
Тобой убит. Судьба
другого сына
Послала мне — его я принимаю!
Димитрием его зову! Приди,
Приди ко мне, воскресший мой Димитрий!
Приди убийцу свергнуть твоего!
Да, он придет! Он близко, близко — вижу,
Победные его уж блещут стяги —
Он под Москвой — пред именем его
Отверзлися кремлевские ворота —
Без бою он вступает в город свой —
Народный плеск я слышу — льются слезы —
Димитрий царь! И
к конскому хвосту
Примкнутого тебя, его убийцу,
Влекут на казнь!
И вот раз в глухую полночь они поднялись от сна и, оставив спящую толпу, пошли в чащу. Одних неодолимо
влекло вперед представление о стране простора и света,
других манил мираж близости этой страны, третьим надоело тянуться с «презренной толпой, которая только и знает, что спать да работать руками», четвертым казалось, что все идут не туда, куда надо. Они надеялись разыскать путь своими одинокими усилиями и, вернувшись
к толпе, сказать ей: вот близкий путь. Желанный свет тут, я его видел…
Он будет делать то,
к чему
влечет его натура; если натура у него такая, что
других лучше не найдется, он станет первым нумером, пойдет во главе; если найдутся люди крепче и смелее его, он пойдет за ними, и в обоих случаях останется неизменным и верным себе.
Догмат есть имманентизация трансцендентного содержания религии, и это
влечет за собой целый ряд ущербов, опасностей, подменов; при этой логической транскрипции мифа неизбежно зарождается схоластика (или «семинарское богословие»), т. е. рационалистическая обработка догматов, приноровление их
к рассудочному мышлению, при котором нередко теряется их подлинный вкус и аромат, а «богословие» превращается в «науку как все
другие», только с своим особым предметом.
Нестерпимо потянуло ее назад, в деревню… Коричневый дом с его садом казались бедной девочке каким-то заколдованным местом, чужим и печальным, откуда нет и не будет возврата ей, Дуне. Мучительно забилось сердечко…
Повлекло на волю… В бедную родную избенку, на кладбище
к дорогим могилкам, в знакомый милый лес,
к коту Игнатке, в ее уютный уголок, на теплую лежанку… Дуня и не заметила, как слезинки одна за
другою скатывались по ее захолодевшему личику, как губы помимо воли девочки шептали что-то…
Как змеи, сплетаются в клубок самые не согласные, самые чуждые
друг другу настроения: страх смерти и чувство неспособности
к жизни, неистовая любовь
к жизни и сознание себя недостойным ее. Ко всему этому еще одно: странный какой-то инстинкт неудержимо
влечет человека
к самоуничтожению. Страшная смерть полна властного очарования, человек безвольно тянется
к ней, как кролик, говорят, тянется в разверстую пасть удава.
Среди чаек я заметил и буревестников. С удивительной легкостью они держались в воздухе и при полетах постоянно поворачивали свои красивые головы то в одну, то в
другую сторону. Для этих длиннокрылых, казалось, и встречный ветер не мог явиться помехой. Буревестников что-то
влекло к югу. В течение целого дня летели только в одном этом направлении, и не было ни одного, который шел бы им навстречу.
С
другой стороны, матушка, презирая ничтожный польский характер, отразившийся между прочим в поступках старого Пенькновского, всегда считала обязанностью относиться
к полякам с бесконечною снисходительностию, «как
к жалкому народу, потерявшему национальную самостоятельность», что, по ее мнению,
влекло за собою и потерю лучших духовных доблестей; но чуть только Альтанский, питавший те же самые чувства, но скрывавший их, дал волю своему великодушию и с состраданием пожал руку молодому Пенькновскому, который кичился позором своего отца, — матери это стало противно, и она не могла скрывать своего презрения
к молодому Кошуту.
Рассказал ему Палтусов о поручении генерала. Они много смеялись и с хохотом въехали во двор старого университета. Палтусов оглянул ряд экипажей, карету архиерея с форейтором в меховой шапке и синем кафтане, и ему стало жаль своего ученья, целых трех лет хождения на лекции. И он мог бы быть теперь кандидатом. Пошел бы по
другой дороге, стремился бы не
к тому,
к чему его
влекут теперь Китай-город и его обыватели.
Животные личности для своих целей хотят воспользоваться личностью человека. А чувство любви
влечет его
к тому, чтобы отдать свое существование на пользу
других существ.
Обнаружение истинной жизни состоит в том, что животная личность
влечет человека
к своему благу, разумное же сознание показывает ему невозможность личного блага и указывает какое-то
другое благо.
Животная личность страдает. И эти-то страдания и облегчение их и составляют главный предмет деятельности любви. Животная личность, стремясь
к благу, стремится каждым дыханием
к величайшему злу —
к смерти, предвидение которой нарушало всякое благо личности. А чувство любви не только уничтожает этот страх, но
влечет человека
к последней жертве своего плотского существования для блага
других.
Я не вытерпел более, вскочил с места, обнял Пекторалиса, как будто старого
друга, и
повлек его
к самовару, за которым обогрел его пуншем и рассказал, что узнал его по его железной воле.
— Полно, Варя, — говорю я, кладя ей руку на плечо. — Перестань так узко и односторонне смотреть на людей: каждому свое дорого. Ты чувствуешь призвание
к монастырю, меня
влечет к искусству. И не будем мешать
друг другу.
И как один проступок часто
влечет человека
к другому, так же случилось и здесь с достойною Магной. Для того чтобы помочь мне, презренному скомороху, который не стоил ее внимания по своему недостоинству, она нашла себя вынужденной довериться еще некоторому юноше, по имени Магистриан.
Благодеяния, в коих вы неутомимы, не имеют числа, но довершите, Вашество, благостыню Вашу и исторгните из среды нашей людей, кои и сами гибнут и
других влекут к гибели.
Небесполезно посмотреть на представителей той серединной генерации, которая лежит пластом между «прадiдами и прауноками» — между теми, которых национальный поэт величал «велыкими», и теми, которых он считал за «поганых». Перед нами теперь фигуры, стоявшие на водоразделе этих двух главных течений, из которых одно несло будто на себе малороссийский край
к незапятнанному величию, а
другое повлекло его
к неисправимому «поганству».